Комментарии на сайте
|
Кому теперь нужен твой венок, твои победы, выдержка и сила воли? Без нее – ты можешь ответить, что все это для тебя значит? Так ли много, как ты думал?.. Совершенное ничто.
Он не знал, что ему делать. Он не знал, как жить дальше. Единственное, что он хотел сейчас – найти Лену, узнать, как она, где, что с ней. Хотя бы эти элементарные вещи. Кажется, ему было бы достаточно просто услышать ее голос, чтобы вновь стать счастливым.
В его голове все смешалось, будто распоролись швы, выпустив изнутри все спрятанные там чувства.
Он не представлял, что будет делать, когда ее найдет, он не заглядывал так далеко. Он лишь ощущал в себе потребность узнать, что с ней. Поговорить с ней? А если она не захочет с ним разговаривать?!
Он не знал, что будет делать, если она вдруг окажется рядом. Извиняться? Глупо. Оправдываться? Бессмысленно. Просить прощения и покаяния? Поверит ли?.. Но знал, что больше ее не отпустит. И не допустит, чтобы она захотела от него уйти. Он надеялся, он верил, что у него все получится. Ради нее.
Какой он видел свою дальнейшую жизнь?.. Как сложно думать об этом, когда ее нет рядом. Ведь он не видел своей жизни без нее. Она рядом - это было неизменным, основополагающим, а все остальное - ложь, фальшь, мишура, шелуха. Главное, чтобы она была с ним, а потом... потом он просто начнет жить сначала.
Любил ли он ее? Любил. Признался ли себе в этом? Признался. Смирился ли с любовью? Смирился.
Но поверит ли она ему после того, что пережила по его вине? Он сомневался в этом. Наверное, такое не прощают. Не тому, кто убивал тебя на протяжении девяти лет, а потом выстрелил контрольным в голову.
Как он пришел к тому, что любит ее? Очень просто, ему никогда могло бы показаться, что все может быть настолько просто. Когда начинаешь заглядывать в себя, искать причины, выуживать на поверхность ошибки, недочеты, неправильности и нелогичности, как это делал Максим, ты находишь внутри себя то, что там было всегда. Молчало, таилось, пряталось, пылилось, не показывалось, испуганное, зажатое, маленькое, смирившееся со своей ненадобностью и, казалось, ненужностью. А теперь, найденное тобой, будто обретшее новое дыхание, получившее новую жизнь, новый толчок к развитию, вспорхнувшее к небу.
Любовь к Лене всегда была в нем. Она просто не раскрывалась, таилась, завуалированная за масками лжи, лицемерия, презрения, обмана и фальши, почти уничтоженная, превращенная в ничто, но все еще еле дышащая, живая, хоть и едва разлепившая губы, чтобы заявить о себе робким, но твердым голоском.
И он пал перед ней на колени. Перед этой любовью – непонятой, загубленной, не принятой им, забытой, разбитой, попранной, ущемленной в правах и изломанной болью и прошлыми обидами.
Он открыл ей поток свежего воздуха. И она, воспарив к небесам, воспылала в нем, возрожденная, как феникс, из пепла, загубленная, но не убитая, не порабощенная, а лишь затравленная непониманием.
Он не учился любить, но любовь горела в нем, такая, какой была, какой родилась. И он любил теперь, открыто, цельно, всей своей сущностью любил, всем своим существом. И не боялся больше признаваться себе и всему окружающему миру в том, что любит. Не считая это больше падением или слабостью.
Это было признанием силы, воли, победы. Над самим собой и своими предрассудками.
И, как жаль, что для того, чтобы понять это, признаться в этом даже себе – в первую очередь, себе! – ему пришлось пройти такой тернистый и болезненный путь. К озарению, возрождению, восстановлению.
Почему для того, что понять, как тебе дорог человек, тебе нужно его потерять?! Почему нельзя осознать всего раньше, почему нужно сотворить преступление, пойти на крайности, совершить ошибку, одну за другой, лишь для того, чтобы понять обыденную истину!?
|
|
|
|
|
_____________
Он так и не узнал, где она. Воркутов не давал ответов. Почти два месяца без нее. Пятьдесят два дня без нее, превратившиеся в вереницу слившихся в одно вечное монотонное мгновение минут и секунд. Немое, мрачное давление на его психику и нервы от потерянности, неизбежности рока, бессмысленности своего существования и желтой болезни в его душе. Без права переиграть, повторить или удержаться на плаву.
Без права начать мечтать или просто подумать о том, что все еще может... повториться или стать иным.
Когда Воркутов, после почти двух месяцев поисков сказал, что круг сужается, Максиму показалось, что это был его круг, и сужался он вокруг него, именно его завербовывая в свой капкан, в свои сети и путы.
- Надежды нет? – сухими губами, ощущая горечь на языке, спросил он детектива.
- Есть. Но очень слабая, - ответил тот. – Продолжать поиски?
- Да, - коротко и лаконично.
- Это потребует дополнительных затрат...
- Хорошо. Я оплачу, - перебил Максим, заглядывая мужчине в глаза. – Если вы обещаете, что найдете ее.
Прямой пристальный взгляд впился в него уколом острой боли.
- Найду.
Максим коротко кивнул, отворачиваясь к окну. Значит, так тому и быть.
Как долго еще продлится его персональная пытка? Как много времени отвел ему некто свыше, чтобы понять, принять, смириться, вытерпеть... и не сойти с ума?.. Есть ли у него хоть малый, хоть ничтожный шанс на то, что у них с Леной есть будущее? Расплывчатое, неопределенное, не выстроенное и не понятое еще ими двоими, но есть?.. Каков шанс на то, что она простит его, а он простит сам себя?..
Время способно было расставить все по своим местам. Но время сейчас играло не за него, а против.
Он почти с ума сходил от неизвестности, потерянности, едкой безнадежности. Он не находил себе места в квартире, он часами разъезжал по городу, не желая возвращаться в пустую одиночную камеру с личным надзирателем. Воспоминаниями и размышлениями. Они сводили его с ума, делали почти безумным.
Как он мог допустить, чтобы это случилось с ними? Этот разрыв, крах, полное уничтожение?
А делал ли он хоть что-то для того, чтобы сохранить то, что между ними было?!
Боже, какое глубокое, острое, убивающее чувство безысходности и неотвратимости! Наверное, именно в такие моменты люди и сходят с ума, наедине со своими самотерзаниями, тревогами и мыслями, никем не понятыми и не принятыми, никем не выслушанные и просто забытые. В такие минуты понимаешь, что у тишины есть звук, а у безвкусия – пряный, но острый вкус металла, и все это монотонно давит на тебя.
Если бы он чуть раньше заметил, чуть раньше осознал, увидел, понял... Если бы он чуть раньше заставил себя прислушаться к голосу разума, совести, собственного сердца, которое всегда знало гораздо больше, чем он сам! Все могло бы быть иначе. Могло бы быть!.. Но не стало...
Почему он был таким слепцом, таким идиотом?! Может, это болезнь?.. Отклонение от нормы ведь и есть ненормальность, а он - абсолютно точно ненормален. И теперь пропитан заболеванием до кончика пальца.
Как ему теперь жить без нее? Мир без нее превратился в какой-то сплошной комок, клубок нервов, боли, невозможности и запятнанной совести. Все казалось блеклым, безжизненным, пустым и просто не нежным. Зачем ему нужен был этот мир без нее?! А как он важничал, гордо вскинув подбородок, заявлял, что может без нее обойтись! Как гордился своей выдержкой, силой воли, демонстрируя всем лавровый венок!
|
|
|
|
|
Но и молчание было неправильным решением проблемы. Он должен был знать, Тамара права. Не только она должна принимать решение, но и он тоже. Она должна хотя бы сказать ему, чтобы он был осведомлен. Ей необязательно с ним видеться, встречаться, долго разговаривать или слушать его уговоры вернуться или же упреки и новые обвинения. Она может просто позвонить ему, сказать новость и... исчезнуть вновь.
Подло, неправильно, мерзко? Но не ему рассуждать о подлости и мерзости в ее сторону!
И она решилась. Неожиданно, спонтанно, твердо. Дрожащими руками набрала его номер.
Сердце разрывалось от собственного биения в такт каждому короткому гудку телефона.
Поднял не сразу, а она дрожала, стискивая зубы и глубоко вдыхая теплый воздух, пропитанный испугом и ожиданием.
- Да? – голос, от которого ее всегда бросало в дрожь. Она не слышала его почти два месяца!.. Такой знакомый, родной, но вместе с тем... будто чужой, какой-то отстраненный, не свой...
А она молчала. Заранее заготовленные слова вдруг ушли, оставив место одинокой немой пустоте.
- Вам что заниматься нечем?! – рычит Максим в трубку, не сдерживаясь. А у нее сильнее стучит сердце.
Злится. Она до сих пор помнит, как он злится... И, как дышит, тоже помнит, и как говорит...
Дрожит все, даже душа, надорванная и брошенная к ногам.
- Максим... – выдавила из себя она, наконец, и, тяжело вздохнула, - это я... Лена.
|
|
|
|
|
- Да я же вижу, - без злобы проговорила подруга. - Я ж такое тоже пережила, у самой вон дочка без отца растет. Я-то своему сказала тогда, а что толку? – Тамара равнодушно и как-то беспечно пожала плечами. – А ему-то что? Что было, что не было. Лишние проблемы на голову. А я тогда и решила, что сама буду воспитывать, - она нахмурилась. – Только сложно это. Да и неправильно. У ребенка отец должен быть в равной степени, как и мать. Не дело это, когда девка, а уж тем более, пацан без отца растет! Не дело. Я тогда своему сказала, так он рукой помахал и только открытки на дни рождения и присылал, пока и про них не забыл... – она замолчала, а потом вдруг спросила: - А твой что? Так же отреагирует?
Даже, наверное, хуже...
- Он не хотел детей, - тихо проговорила девушка.
- Нуу, не хотел, - протянула женщина, - а, может, он из тех, кто их боится просто? Вон, как у Динки, я тебе не рассказывала? – и Лена отрицательно покачала головой. - У Динки муж был... то есть как был, он у нее и сейчас есть. Сын у них сейчас растет и дочка, - поведала Тамара. – Муж ее, Вовка, такой весь из себя гусак, главарь, лидер, и все у него ладится, и все получается. А детей не хотел, - заявила Тамара. - А Динка хотела, очень хотела. Ну, мало ли что он не хочет, подумала она. Не хочет – заставим, как говорится! – рассмеялась Тамара. – Ну, вот она забеременела, без спроса мужа, думала, что тот привыкнет, смирится, да и все образуется у них. Ан нет, не образовалось. Вовка-то как узнал о том, что папашкой станет, так чуть ее со свету не сжил. И грозил, и ругался, и предательницей называл, и лгуньей. Даже аборт предложил делать, - поморщилась женщина. – А Динка ни в какую! Какой аборт, ей уже за тридцатник тогда было! Она отказалась, а Вовка от нее и смотался, - присвистнула Тамара. – Ну, Динка попереживала, погрустила, на развод даже подала, а когда сына-то родила... Вовка к ней с цветами, прости, помилуй, был не прав. Но Динка у нас баба умная и гордая, она сразу не сдалась. Пришлось Вовке ее поуламывать. Ну, ничего, сдалась. Кто перед ним устоит? – хихикнула она. – Вот сына теперь растят, а через два года она ему еще и девчонку подарила, так тот рад, себя не помнит. А когда-то детей не хотел! – хлопнула она глазами. - Так что, если есть возможность, нужно сообщить. А то момент упустишь и все... Поезда, они, знаешь, не всегда на место отправления возвращаются. В одну сторону, да и все. Ищи ветра в поле.
Лена долго думала над словами подруги. Слишком много сути было в них, правды, истинности. Но и страх будто сковал ее поперек так, что не вырваться, скрутил прутьями и удерживал в своих тисках.
Сообщить Максиму о малыше. Но как?.. Какие слова подобрать? Что он скажет? Как отреагирует? Да и как заговорить? После почти двух месяцев глухого молчания?!
Сообщить новость и просто... исчезнуть? Ведь она была еще не готова к тому, чтобы вернуться – нет! И к тому, чтобы просто встретиться с ним, тоже была не готова. А он будет настаивать, умолять, просить...
А ей останется только сдаться? Вернуться лишь для того, чтобы потом сломаться?! Погибнуть окончательно? Нет. Не сейчас. Она еще не сильна духом, не выросла, не окрепла, слабая и безвольная. Выращенная в парнике орхидея еще не готова была встретиться с холодом морозных зим.
|
|
|
|
|
Мужчина, казалось, удивился, уставившись на нее широко раскрытыми глазами.
- Нет, конечно! Ты хороший работник, и нравишься ты мне, - почесав подбородок, признался он. – Но ты же сама сказала, что не можешь больше на меня работать... – он запнулся. – Ну, в положении и все такое...
Лена смущенно отвела взгляд. Почему-то под его взглядом ей становилось неловко.
- А если я с Тамарой договорюсь? – проговорила девушка. – И она согласится одна товар принимать? – она посмотрела ему в глаза. – Тогда можно я останусь?
- Хм... Ну, если так... – задумчиво выговорил он. – Мне-то даже лучше, и искать никого не надо и тебя уже знают здесь. Только что Тамара скажет? – поморщился он. – Она баба с характером, сама же знаешь!
- Я поговорю с ней, можно? – осторожно проговорила Лена, зная, что Тамара не откажет.
А Николай, сделавший акцент на этом разрешении, которое она у него спрашивала, вдруг разозлился.
- А почему ты у меня спрашиваешь? - нахмурился он, поджимая губы и начиная пятиться. – Говори, если хочешь, я-то тут причем?! Я ни причем, сами с этим разбирайтесь!..
Лена лишь улыбнулась сквозь слезы. Она-то понимала причем, отлично понимала.
Она видела те отношения, что развилась между ее подругой и начальником. Они вздорили, ругались, бросали друг на друга негодующие взгляды, но стоило им остаться одним... что-то начинало искриться, проскальзывая змейкой в маленьком пространстве на расстоянии вытянутой руки, когда они стояли рядом.
И сколько бы они не пытались это скрывать, вуалируя чувства под масками равнодушия и беспечности, скрыть очевидное было очень сложно. И Лена видела и легкие прикосновения, и жар глаз, и шептание губ. Что-то было между ними. Что-то сильное, чему они не хотели сдаваться, уступая и смиряясь. Оба чересчур упертые, упрямые, чтобы сдаваться! Но рано ли, поздно плотина не выдержит и прорвется, и хлынет поток.
Но Лена не хотела вмешиваться в их жизнь, она слишком сильно была поглощена своей, такой трудной, непонятной, наверное, неправильной и удручающей.
Перед ней по-прежнему стояло много вопросов, и ни на один она не могла найти однозначного ответа.
Как быть? Рассказывать ли Максиму о том, что он станет отцом? Но какой реакции ждать на свои слова? Не осудит ли он, не обвинит ли, как девять лет назад?.. И как пережить новый удар судьбы, разговор с ним, а, может быть, и встречу? Как?! Или не рассказывать ни о чем?.. Но это неправильно, это нечестно. Он отец, пусть и не хотел малыша, он должен знать!.. Или не должен?.. Что это решит для них? Может быть, она вовсе ему не нужна? Может, он уже подал на развод, отпустил ее, нашел себе новую жену?.. И если она сейчас скажет ему, что беременна, это все разрушит...
Но, с другой стороны, как она может промолчать?! Будет осуждать себя, винить, корить – опять?! Нет.
Душераздирающие внутренние стоны рвали ее сердце в клочья. Она терялась, падала, не находила... Ее терзали противоречия и нелогичности, несовпадения и прошлые ошибки. Оборачиваясь назад, она видела все, словно со стороны, а потому боялась совершить новые. Она боялась сделать все не так, как нужно, боялась опять ошибиться, а потом... потом вновь, как и девять лет назад, расплачиваться за них!
Нужно было сделать правильный выбор. Но сейчас все было слишком субъективно, слишком часто она еще вспоминала, не забыв, слишком часто болело сердце, слишком часто она была... не собой.
С решением этой проблемы неожиданно помогла Тамара. Ее персональный ангел-хранитель.
Казалось, она видит и замечает все, даже то, что другие заметить или увидеть были не в состоянии.
- Думаешь, сказать ему или нет? – будто читая ее мысли, поинтересовалась она у Лены, застав.
Лена удивленно вскинула на нее покрасневшие глаза. Тут же потупилась, смущенно покраснев.
|
|
|
|
|
И Лена, не объясняясь, зажав рот рукой, кинулась прочь. Кровь молотилась в ушах, давила на нее, била, а сердце так громыхало в ушах, на губах, в голове, что становилось трудно дышать.
Она не знала, куда бежала, и как смогла добежать до каких-то ящиков, когда, рухнув на них, ощутила позывы к рвоте и опасную темноту, повисшую на глазах. Давление крови в висках медленно убивало.
Николай нашел ее в кладовке, и, увидев, что она рыдает, сжавшись комочком, не сдерживаясь, бросился к ней с ужасом, застывшим в глазах.
- Ты чего ревешь, дуреха? – вскрикивает он, кидаясь к ней, и не понимая причину ее слез иначе. - Ну, подумаешь, уронила, что же теперь, реветь из-за этого надо?!
А Лена начинает заходиться рыданиями еще сильнее и отчаяннее. Даже не пытаясь что-либо объяснить.
- Эй, ты чего?.. – изумленно выдыхает начальник. – Может, заболела? Или что?.. – присаживается рядом с ней на ящики и легонько трогает за плечо.
А она не может говорить, из груди рвутся не слова, но рыдания, одно за другим.
Николай удивленно смотрит на нее и, легонько тронув девушку за плечо, спрашивает:
- Лена, ты чего? Может, случилось что-то, а? – брови его сходятся. – Ты только скажи, и я...
- Я не смогу на вас больше работать, - прорыдала Лена, не глядя на него, боясь на него смотреть.
Он же, наоборот, прожигает ее взглядом и не понимает.
- Чего это? Из-за того, что случилось? – он удивлен. - Да забудь ты, ну с кем не бывает!?
Лена отрицательно замотала головой.
- Нет, не поэтому, - выговорила она сквозь рыдания.
- А почему тогда? – уставился он на нее.
Лена посмотрела на него. Как она не хотела его разочаровывать. Как не хотела!..
- Я не могу тяжести поднимать... У меня ребенок будет... – всхлипнув, она прикрыла глаза. – У меня уже был выкидыш, я не могу... не могу больше рисковать! Понимаете?! – голос ее сорвался. Сама она находилась на грани истерики. – Я не могу больше рисковать... Не могу, - шептала она, как заклинание.
А Николай, смотрел на нее, долго, пристально, кажется, даже не удивившись, а потом прижал ее к себе.
- Ну, что ты, что ты? – похлопывая ее по спине, пробормотал Николай. – Все образуется, не плачь ты.
- Я так не хотела вас подвести, - прорыдала Лена. – Я не хотела, но так получилось. Я несколько дней назад узнала!.. Понимаете?.. Я думала, что справлюсь, что смогу, но... но... – и вновь заплакала в кулачок.
- Да ладно тебе, не реви! – воскликнул Николай, отшатнувшись от девушки. – Не ты первая, не ты последняя, чего реветь-то?!
- Но я вас подвела... – хмыкнув носом, пробормотала Лена.
- Ну и ладно, - махнул он рукой. – Придумаем что-нибудь... А ты пока это... возвращайся за прилавок, я Тамарке скажу, чтобы она товар принимала, - окинул ее быстрым взглядом. - Слезы утри и не реви больше!
Всхлипнув, Лена кивнула, а Николай, задумчиво качая головой, удалился, громко стукая сапогами.
Лена вытерла слезы, хотя так и не смогла избавиться от предательских красных пятен, выступивших на лице, и вернулась к работе. Как теперь быть?.. Ее теперь уволят за непригодностью? Или она сама уйдет, чтобы не мешаться? А как дальше жить? Платить за жилье, питаться, да и зима уже через пару дней!
Что ей делать?.. Одной!?
Но увольнять ее никто не собирался, о чем Николай Иванович поспешил сообщить на следующий день. Более того, он ее несказанно удивил, заведя разговор, которого она от него никак не ждала.
- Слушай, Лена, - начал Николай с ходу, как только ее увидел, - а пойдешь в столовую работать? Правда, в городе она, эта столовая, - почесав подбородок, сказал он, - там завод у нас есть, вот при нем столовая. Им повар нужен был, вроде. Там дочка моя работает... Пойдешь? Ты ж у нас повар по специальности? А?
Лена уставилась на него. Ее не увольняют?.. Или хотят, чтобы она сама ушла таким образом?..
- Я... я, конечно, пойду... – пробормотала она. – А вы меня выгоняете?.. – едва разлепила губы она.
|
|
|
|
|
Сотни роющихся мыслей смешались в ней, перебивая друг друга, они толкались и игрались в ее голове, вырываясь вперед, доказывая свою правду, на чем-то настаивая, в чем-то упрекая, негодуя и мирясь.
Малыш, ее ребенок – как благословение, как подарок небес. И ни в коем случае не стоит вспоминать о том, что стало причиной его зарождения. Никогда, ни при каких обстоятельствах. Малыш не виноват в том, что сотворили его родители. И он никогда не узнает боли, обиды, разочарования. Она никогда не покажет ему ничего кроме любви, нежности, ласки... Он – ее маленькое чудо, подарок, то, что Максим оставил ей...
Но как отреагирует Максим, если узнает?.. Вновь обвинит ее в том, что она специально все подстроила?!
Ощущая, что ноги стали ватными, почти недвижимыми, Лена подошла к креслу и села, опустив голову вниз, чувствуя подступ тошноты и головокружения. Задышала чаще, успокаиваясь, закрыла глаза.
Неужели история девятилетней давности повторится с ними?! И малыш, ни в чем не повинный малыш, опять останется в стороне?! Он опять станет виновником ссоры, обмана, предательства, многих лет ада?!
Сердце ее рвалось на кусочки, оно трепетало, болело и ныло, нестерпимо, словно чувствовало что-то, но молчало. А в груди все обрывалось, словно неумело слепленная ниточка, которая когда-то порвалась.
И как же она сможет дальше работаться в магазине, поднимать тяжести, если придется?! Как она сможет рисковать жизнью своего малыша снова?! И как сказать Николаю Ивановичу о том, что она беременна?.. Но она не может рисковать, никогда больше... Еще одной потери она просто не переживет, не вынесет!..
Но как же она сможет его подвести?.. Ведь она обещала, что не уйдет...
Мысли били ее снова и снова, пинались, колотили, настойчиво стучало в глубины ее сердца. А она не могла решить, как быть дальше.
В результате она вернулась к прежней жизни. Просто делала вид, что ничего не случилось. Никто не знал, о том, что она ждет ребенка, хотя, возможно, многие и догадывались, учитывая покупку ею теста на беременность в аптеке. Но никто из их покупателей не подавал виду, что что-то между ними изменилось, и никто, пусть даже косвенно, не намекал на ее интересное положение. О нем знала лишь Тамара, но она обещала молчать до тех пор, пока Лена сама не решит огласить этот факт.
Работали в прежнем режиме, и Лена заметила за собой, что постоянно теперь при любом случае трогала свой еще плоский живот, нежно поглаживая его, просто проводя рукой. Она уже любила свое чудо!..
А мучивший ее вопрос о том, как рассказать обо всем Николаю Ивановичу, вдруг решился сам собой.
Они с Тамарой должны были принимать товар, привезли много ящиков с продуктами, а грузчиков, как всегда, не хватало, поэтому Лене и Тамаре приходилось самим таскать в магазин доставленное. В общем-то, делать это им было не в новинку, но не сейчас, когда Лена каждым биением сердца теперь чувствовала ответственность за то человечка, который зрел внутри нее. В тот день Лена, даже опасаясь, что может надорваться, по глупости согласилась подруге помочь разгружать товар. Подошедший к ним Николай, хотел их отругать за это и даже приоткрыл рот, чтобы разразиться поучительной тирадой, но не успел. Лена, вдруг осознав, что не может донести всю тяжесть, резко отпустила ящик с продуктами, и тот, громыхая, рухнул на пол. Послышался звук битого стекла, внутри что-то разбилось.
Вскрикнув, девушка отскочила в сторону и, зажав рот рукой, с ужасом наблюдала за тем, как на нее надвигается Николай Иванович. И лицо ее не выражало ничего хорошего.
И все нервное состояние, преследовавшее ее в эти дни, вырвалось из-под контроля, будто прорвалась плотина, сдерживающая все страдание, сомнение, страх, невыплаканные слезы, боль... Смешавшись с тем, что она ощущала с того дня, как приехала в деревню, все, сгустившись, собравшись в один большой комок, теперь рвалось из нее потоком несвязный фраз и истерических ноток в голосе. Истерика.
|
|
|
|
|
На утро поднялась с постели и сделала то, что так боялась делать. Вновь стало страшно, даже руки задрожали. Положила полоску на полку и вышла из комнаты. Забралась в кресло и, поджав под себя ноги, стала смотреть в окно. На то, как дождевые капли, монотонно стуча в стекло, превращали ее наичистейший белый снег в причудливые холодно-острые узоры из слез.
Было холодно и зябко. Как странно. В доме тепло и уютно, потрескивают дрова в печи, а внутри у нее будто мороз, обдает холодом кожу, превращая ее в ледяную корку, покрывшуюся дрожью.
Максим называл ее лягушкой за то, что она постоянно мерзла. Спала порой в паре шерстяных носков.
Она никогда не злилась на него за это, прощала подобное к себе обращение. И сейчас не обиделась бы. Ей нужна была поддержка, внимание, забота, хоть какое-то участие. Но могла ли она ожидать его от мужа?
Переборов страх, в глубине души уже зная, что все для нее решено, Лена вошла в ванную.
И когда увидела то, что там было, заплакала, не сдержавшись, прижимая руку ко рту, чтобы не зарыдать. Заветные две полоски на тонкой линеечке. Как свидетельство, как знамение, как данность. Ей – свыше. За то, что она пережила? За боль и страдания, за обиды и разочарования, за горести и печали? За того малыша, которого она потеряла девять лет назад!? Ее маленькое чудо, произошедшее в буре страстей и обид.
Мир вспыхнул сотнями, тысячами, миллионами разноцветных огней. Зажегся, взвился змеем, воспылал.
Беременна. У нее будет ребенок.
Обхватив себя руками, поежилась. Сильно зажмурилась, сжимая полоску в руках.
Невозможно! То есть, возможно, конечно, но... так неожиданно, так сразу... Не вовремя!
И вся истинность, вся реальность, вся обнаженная откровенность предстала вдруг перед ней.
Как теперь быть, как теперь жить?! Она не думала, не рассчитывала... Одна. Она одна была. А он...
Боже, будто мир перевернулся. Она не ожидала, была не готова, не мечтала, не думала, что так... сразу, непредвиденно, быстро, словно ударом в грудь. И это странное чувство внутри... Радость и печаль одновременно, искреннее счастье, граничащее с безграничной апатией, одухотворение и потерянность.
Она была не готова к этому! Она так хотела детей, но оказалась неподготовленной к тому, чтобы стать матерью. Она убежал от мужа, от того мира, в котором раньше существовала! Боже, она ведь одна в целом мире! Одна на всей планете. Она ни к кому обратиться не может, ей и поделиться-то своей новостью ни с кем нельзя. У нее есть только она сама, но что она сможет сделать для своего малыша?.. Слабая женщина в этом жестоком, сильном мире... Дом, семья, окружение, помощь, поддержка. У нее почти ничего нет. Одна.
Она даже не знает, радоваться ли ей?.. О, Боже, что за мысли?! Радоваться, конечно, радоваться! В ней зреет малыш, ее маленькое чудо, живое существо, ребенок...
А потом вдруг взрывается в памяти обрывками событий и дат.
Когда именно был зачат ее малыш. Середина октября. Ее побег. Ее последний день в доме Максима.
Руки, обнимавшая живот, начинают дрожать, а потом и вовсе трясутся. Ребенок, зачатый в день насилия. Что это? Чудо? Насмешка? Знак? Очищение или новое падение? Ее личное счастье или ее погибель?..
Максим так не хотел детей, он их боялся. А она, она так мечтала, желала, хотела!.. А сейчас не знала, как ей быть. Все смешалось, завертелось, закружилось вокруг, поглощая ее в водоворот чувств и ощущений.
Она никогда его не бросит, своего малыша. Никогда его не оставит, всегда будет рядом, что бы ни было.
Успокойся, родной мой, и не плачь, мамочка с тобой!..
Ноябрь... Смерть ее первого малыша. Ноябрь... рождение новой жизни в ней.
Она заплакала, чувствуя, как щекочут переносицу слезы и катятся по щекам к губам, оседая на языке.
|
|
|
|
|
На перерыве сходила в аптеку, причем женщина-продавец смотрела на нее так, будто Лена покупает цианистый калий или взрывчатку, а не тест на беременность, и Лена поняла, что эта новость вскоре станет достоянием этого дня и многих последующих. За считанные часы.
Сердце стучало в груди, как безумное, как оно вообще могло биться так сильно?! А на губах застыло собственное дрожащее дыхание, поверхностное и липкое.
Она передумала все на свете, столько мыслей, как разумных, так и совершенно безумных, вертелись в ее голове, просто разрывая мозг. Она уже даже думать устала. Ей хотелось лишь одного - отдохнуть. От всего, что произошло в ее жизни за последний месяц. Она едва привыкла к тому, что теперь сама строит свою жизнь, как вдруг поняла, что за считанные минуты ее судьба может вновь перевернуться. Вернув ее к тому, от кого она убегала. А она еще не окрепла, еще не выросла морально, не стала сильной... Еще рано, а он... И она... Что сейчас можно решить? Она не сможет вернуться сейчас. Она даже не знает, какой видит свою будущую жизнь, и есть ли в ней место ему – человеку, которого она когда-то любила больше жизни!? А любить ли сейчас?.. Верит ли в возможность того, что может его любить?..
Мысли разрывались в ее голове кроваво-красным фейерверком из звезд, и она уже не могла думать.
Нужно убедиться, увериться, увидеть своими глазами... А потом уже решать.
А если все это ложь? Просто домыслы и нелепые догадки? Ведь такое бывает, женский организм непредсказуем, просто гормональный сбой, ведь она так много стресса пережила в последнее время! Просто что-то сбилось, пошло не так, сломались ее биологические часы, остановились... но пойдут снова!..
А если ее догадки и предположения верны? Что тогда? Как быть в этом случае?!
Всем сердцем желая малыша, она боялась узнать о том, что вскоре станет мамой. Сердце трепетало в предвкушении, но и болезненно сжималось от одной лишь мысли о том, что это означает.
Ребенок. Ее малыш. Ее и Максима.
Она боялась думать и о том, как прореагировал бы Максим, узнай он эту новость. Это тоже страшило.
Наверное, снова ее осуждал бы, искал оправдания тому, что сделал, отчитывал ее и упрекал? А она... она бы не позволила, она не сдалась бы и не отдала своего малыша на растерзание безумцу. Отцу... Но он не хотел, он не желал быть отцом! Он чурался этого, не хотел, противился. Он кричал о том, что у них не будет ребенка, что он не допустит, не позволит... А она? Не отдаст! Теперь – не отдаст.
Дома долго не решалась сделать тест. С утра, на голодный желудок. Не спала почти всю ночь, ворочаясь с боку на бок и думая о том, что делать. Если окажется, что у нее будет малыш... А если не будет?..
Не стоит себя обманывать. Будет. Она чувствовала это уже давно. Просто себе не признавалась, не хотела верить в то, что могло оказаться лишь напрасными надеждами. Не хотела рушить иллюзии.
Она чувствовала его, ощущала в себе зародившуюся новую жизнь. Как странно, ему всего-то месяц, и не может она знать наверняка, а она – знала. Положив руку себе на живот, она начинала его поглаживать, нежно, лилейно, едва касаясь пальцами кожи. Сердце грохотало в ушах, громко, настойчиво, сильно. И она улыбалась, с благоговением, с надеждой, с нежностью и без страха. У нее теперь будет смысл жизни...
А снег медленно таял, превращаясь в жуткий, колкий ливень, хлеставший в стекла острыми стрелами.
|
|
|
|
|
Просыпаясь по утрам от странного ощущения, она долго лежала в постели, вынуждая себя подниматься, а потом уговаривала себя позавтракать. Ведь нужно, ей целый день на ногах стоять! Оттого у нее и частые головокружения, и тошнота, и плохое самочувствие. Просто смена обстановки, воздух, окружение, работа, опять же, с утра до вечера. Нужно привыкнуть, устояться, разработаться... И все пройдет.
Она гнала от себя более острые мысли, более правдоподобные и истинные мысли, те, которые не могли уложиться в ее голове, а потому она и старалась не думать об этом. Не хотела бередить старые раны.
Она уговаривала себя, что все пройдет. Нужно только время. Она привыкнет, станет сильной. Сможет, тогда и с самочувствием у нее все наладится. Обязательно...
Она уговаривала себя так до того дня, пока ее состояние не заметила Тамара.
Лене тогда внезапно стало плохо, в глазах вдруг замелькали мошки, заискрилось, загорелось и начало гаснуть, будто кто-то щелкнул выключателем. Она едва не упала, шатаясь, прислонившись к стене и закрыв глаза. Сквозь приоткрытые губы вырывалось сбившееся частое дыхание.
Тамара подскочила к ней, схватив за плечо, привлекая к себе внимание.
И тогда уходить от правды, заглянувшей в лицо, уже не имело смысла.
- Эй, Лена, - потрясла ее она, - Лена! А ну-ка присядь, давай, давай! – усаживая ее на табурет, говорила подруга, критическим взглядом осматривая бледность ее лица.
- Все хорошо, - пробормотала Лена, закрыв глаза и тяжело дыша. - Сейчас пройдет. Я посижу только немного, - попыталась улыбнуться, но улыбка вышло вымученной.
Тамара покачала головой, глядя на нее из-под сдвинутых к переносице бровей.
- Слушай, Лен, - подозрительно сощурившись, проговорила она, - а ты, случайно, не беременна?
Лена застыла, подняла на Тамару затравленный взгляд. Беременна? Она? И мысленно подчитала, когда у нее должны были начаться критические дни. И не начались. Она чуть было не задохнулась.
- Так, - удержала ее от падения Тамара, - спокойно. Сиди, пока сидится. Что, подсчитала?
Лена посмотрела на нее и удрученно кивнула.
Как Тамара смогла так быстро догадаться о том, о чем она думала? Она не смела, не думала, вот так...
- И что насчитала? – напрямик спросила женщина, хмурясь все сильнее.
- Задержка, - выдавила Лена из себя, - уже... две недели.
Тамара, казалось, была удивлена. Брови ее подскочили к корням волос, а губы скривились.
- Мда, подруга, - покачала та головой, - и как ты не заметила этого?
- Не знаю, - изумленным шепотом пробормотала девушка, отводя глаза. – Как-то все... навалилось и...
- Тебе тест нужно купить, на беременность, - пояснила она. – Ой, да не смотри ты на меня так! Что, я что-то новое или неизвестное тебе сказала? Америку, что ли, открываю? Тест сделаешь, потом к врачу если что. Хотя, - насупилась она, - к врачу по любому нужно, раз такая задержка. Сегодня купишь, на перерыве, я тут, если что, сама справлюсь. А потом будешь решать, - строго посмотрела на нее. – Сойдет?
Лена зачарованно кивнула. Она боялась даже думать о том, что может быть беременна. Да и не могло этого быть. Не могло, ведь правда? Она с Максимом... месяц назад... и... Боже!..
Что же ей делать, если подозрения окажутся верными? Что?! Как быть, как мириться, как... жить?..
|
|
|
|
|
20 глава
Не прошло и нескольких дней с момента заподозренного ею плохого самочувствия, как начались новые боли и неприятности. Голова кружилась, по утрам начинало тошнить, а от запаха еды просто воротило.
Лена очень часто стала плохо себя чувствовать, но каждое утро пыталась уверять себя в том, что просто отравилась. Ничего особенного, серьезного, просто съела что-то не то, все пройдет, завтра, послезавтра...
Но не проходило. Ни через день, ни через два, ни через три.
Она боялась думать о том, что крутилось в голове надоедливым роем маленьких рокочущих мошек.
Этого не может быть. И не будет. Не с ней.
|
|
|
|
|
Он забывался в своих изменах и бесплотных попытках найти Лене замену. Меняя женщин одну за другой, постепенно, не сразу наращивая темп, ускоряясь, как наркоман, которому не хватает уже прежней дозы, ища все больше и больше нового, неизведанного, неопробованного.
Может, эта?.. А, может, эта? Или вон та? Хоть кто-нибудь из них, Боже, да будет способен заменить ему ее на время?! Способен не был. Никто из них. Ни разу за все четыре года измен.
Он никогда никому не позволял занимать в своей жизни главенствующее место, он всегда был хозяином положения, победителем во всем и всегда. Но когда появилась она, весь мир его будто рухнул. Он готов был смириться с этим, принять, простить ей это постороннее вмешательство. Любви он готов был это простить. Предательству – он не способен был простить ничего.
Им нужно было разойтись. Просто развестись, или же, не разводясь, просто найти точку отступления и разойтись в разные стороны, со своими проблемами, заботами, невзгодами, восприятиями и обидами. Ей нужно было уйти от него. А ему нужно было ее отпустить. Но они остались умирать на руинах замка под названием «семья», который уже ничто не могло в тот момент спасти.
И спустя годы ошибок прозрение нашло на обоих.
Только вот... сможет ли это хоть что-то сейчас для них решить?..
_________________
|
|
|
|
|
Распрощались так же скоро, как и познакомились. Хотя, даже не познакомились толком. Он не узнал ее имени, ему это было не нужно. Она оставила ему номер телефона, который он в тот же день выбросил.
И, когда мчался по ночным улицам домой, неуправляемый и еще немного пьяный, осознание того, что произошло, не давало ему дышать, срывая вздох за вздохом. Но он понимал, что это было... помрачнение.
Обвинял ли он себя за это? Да, вначале обвинял. А потом... уже нет.
Он не искал оправданий, их не было, а потому принимал все, как должность. У него просто не было иного выхода. Ему нужно было или отпустить ее, или начать жить по-другому. И он сделал свой выбор.
Он не смог ее отпустить, никогда не мог... А потому, зная, что поступает бесчестно, подло, мерзко, как эгоист, как отъявленный мерзавец, все равно не смог дать им еще один шанс на то, чтобы спастись.
И он возвращался к ней. Всегда. И в ту первую ночь своего греха – тоже.
Она ждала его, как ждала всегда. Встретила у дверей, в ночной сорочке, встревоженная, помятая.
- Где ты был?.. - спросила она, рассматривая его лицо. - Я ужин приготовила, думала, ты вернешься раньше, но ты... – она вдруг запнулась, взглянула на него с изумлением в глазах. – Ты что, пьян?!
Да, он был пьян. Он напился, потому что ему претило все, что с ним происходило. Он хотел свободы, он хотел освобождения от зависимости, от этой каторги, от... нее. Но не мог освободиться. Не мог уйти!
- Я спать пойду, - выдавил он из себя еле-еле. – В душ, а потом... спать.
И, когда он скрылся из виду, она не пошла за ним. Не тронулась с места, изумленно глядя ему в спину, и вдыхая чужой аромат на его теле. Едкий цитрусовый аромат, на который у нее была аллергия.
И с этого все началось. С той первой женщины. И продолжалось на протяжении многих лет. После пяти лет брака, который она не смогли спасти, а лишь уничтожили, наступили новые четыре года измен. Не изменений, который были им нужны, как воздух, просто необходимы, но именно – измен. Его измен, не только ей, но и самому себе. Да, он отвратительно, мерзко, подло изменял и себе с того дня. Предатель!..
Они не смогли ничего изменить. Им нужно было разойтись. Необходимо было расставить. Именно в тот момент, когда он принял такое решение - пытаться искать ей замену. Если он тогда не понимал, что творит, и слепо верил в то, что такая замена найдется, то она-то, она, должна была возмутиться, воспротивиться, кричать, что есть сил, о том, что не отдаст своего мужчину другим женщина, у нее и только у нее имеются права на него!
Почему она этого не сделала тогда? Ведь он ждал. Он ждал от нее какого-то движения, действия, взрыва, бунта, хоть какого-то проявления чувств, кроме слепого повиновения и упования на то, что она виновата, а значит, должна расплачиваться за свою вину.
Почему она тогда не задумалась, что он тоже виноват? В своих изменах, в том, что винил ее, в том, сбросил все на нее, в том, что даже не попытался понять, принять ее мысли и ощущения. Ему было удобнее от нее отмахнуться, подавить ее, а она не могла кричать и биться в истерике, возмущаясь тому, что творилось вокруг нее.
И они молчаливо сдались. Оба тогда проиграли в игре, которую предложила им жизнь.
Просто замолчали однажды, решив, что им не о чем разговаривать, и... успокоились. Продолжая медленно умирать, гнить, превращаться в ничто и превращать в ничто все то, что их окружало.
|
|
|
|
|
Незнакомка наклонилась вперед и, не произнося ни слова, мягко и иронично ему улыбнулась.
Его мозг почти взорвался, в груди грохотало сердце, а в висках настойчиво и удушливо бился пульс.
Как кто-то посмел занять в его жизнь столь весомое положение?!
Так не может дальше продолжаться. Что-то должно поменяться. Сейчас... Сейчас!..
Доказать себе в первую очередь, ей, всему миру, что он не зависит от нее! Что сможет ее отпустить, если захочет. Она не так сильно привязала его к себе, как может показаться. Он сильный, разве нет? Он – победитель, а победители не сдаются и не поигрывают. Не пасуют и падают вниз со своего Олимпа.
И, когда девушка пронзила его выразительным взглядом из-под опущенных ресниц, он сдался.
Может быть, она окажется... другой? Заменит ему жену?.. Сможет доказать ложность его подозрений?..
Она ничего ему не говорит, ни слова, но он видит все в ее глазах, прищуренных, наглых, серо-голубых.
И уже нет повода сдерживаться, лгать самому себе, прятаться, рваться из клетки. Да и куда? Зачем?
Откинувшись на спинку стула, он смотрит прямо на нее, глаза в глаза. Обводит взглядом ее губы.
- Я женат, - откровенно признается он ей вместо приветствия. – И разводиться не собираюсь.
Она проводит язычком по губе, соблазнительно улыбается. Он понимает, что это его не трогает, ничуть.
- Думаешь, - говорит она с хрипотцой, - это меня должно остановить?
И это тоже очень многое для него решает. Его тоже уже ничто не останавливает. Да и что могло бы сейчас его остановить? Взрыв, землетрясение, пожар?.. Только собственная смерть. Но он не умер. Он погибал оставшиеся годы, самоуничтожаясь и убивая ту, которая была ему дороже всех на свете.
Не говоря лишних слов, он поднялся, выхватив сигарету из тонких пальчиков, затушил ее, бросил:
- Пошли, - и потянул незнакомку за собой.
Она зазывно и плотоядно ему улыбнулась, подчинившись, и решительно двинулась за ним.
Рванули в гостиницу. Наскоро заказанный номер. Начали раздеваться уже на входе.
Он набрасывается на нее, как зверь, как хищник. Изголодавшийся, ненасытный, бесчувственный зверь.
Это ни на что не было похоже, даже на секс. Он рвет, как измученный, вымотанный, изголодавшийся зверь. Рвет на ней одежду, обнажая грудь, терзает соски, скручивая их пальцами, выпивая ее до дна, тараня ее рот поцелуями. Рвет себя надвое, остатками измученной души понимая, что именно сейчас творит. Рвет с прежней, жизнью, казавшейся ему адским пепелищем. А потом, стремительно стянув с нее трусики, наверное, даже порвав их, просто вонзается в нее без предупреждения. Жестко, резко, бескомпромиссно, не давая и мгновения на то, чтобы опомниться. И начинает двигаться, как безумный, врываясь в нее снова и снова, и ощущая на оголенных участках спины ее ногти. Ее крики, стоны, всхлипы, судорожно подхваченные движения. Ее удовлетворение он читает по глазам, по с силой сжатым ногам, обвившим его торс, по обмякшему вмиг телу. Свое удовлетворение он нашел с трудом.
|
|
|
|
|
Но она не хотела понимать, кричать, протестовать, не желала рушить то, что у них было, отказывалась говорить. И попытки объяснить ей, что у них ничего не было, с самого начала, никогда не увенчивались успехом. Она не слушала, не говорила, но молчала и терпела весь тот ад, в который медленно превращалась их жизнь.
И в какой-то момент все рухнуло, накалилась до предела тетива лука и разорвалась.
Он не смог этого больше выносить. Мозг отказывался принимать рациональные, отточенные, взвешенные решения, и он решил сделать то, что собирался сделать пять лет назад. Он решил развестись.
Это было наилучшим выходом из ситуации. Разойтись, бросить вызов судьбе и посмотреть, сведет ли она их вновь. У них бы все получилось, если бы тогда он ушел, если смог ее отпустить. Но он так и не смог. Не смог... И то, что в нем так же надрывно билось это опустошающее, выворачивающее наизнанку чувство собственной неуправляемости, неспособность просто бросить Лену, уйти от нее, бесило, напрягало, обнажало все его защитные реакции, пытавшиеся доказать, что сделать это, ему под силу.
И в результате это вылилось в проявление еще одной ошибки, грубой, жесткой, жестокой, неожиданной даже для него самого. Ошибки не достойной его, той, которой была не достойна она.
После работы он заскочил в тот клуб. Не помнил, как тот назывался, да и важно ли это в тот момент, когда решается твоя судьба? Тебе хочется просто напиться, забыться, отключиться, не думать. Пристроился за барной стойкой и стал пить, один стаканчик за другим, снова и снова, не обращая внимания на изумление бармена и косые взгляды в свою сторону. Хотелось напиться до потери сознания, чтобы забыть, не вспоминать, испить до дна печали и невзгоды и ни о чем не думать. Вообще ни о чем. А особенно о том, что дома, скорее всего, волнуясь за него, сходя с ума от неизвестности, потому что он отключил телефон, его ждет Лена.
Он терялся в своих чувствах. Он словно был зависим от нее. Он хотел от нее уйти, ведь понимал, что так будет правильно, верно, логично. Он должен. Так лучше! Для нее – лучше тоже. Он убивал ее, она убивала себя. Они друг друга убивали!.. И он понимал, что так будет лучше, правильнее и разумнее, но... Но не мог ее просто так отпустить. Что-то не пускало, не давало уйти и отпустить. Что-то сжимало сердце при одной лишь мысли о том, что завтра он проснется, а ее уже не будет рядом. Паранойя, зависимость, одержимость?
Он рвал на себе волосы, пытаясь разгадать эту тайну, но не находил ответа. Как загнанный зверь, ищущий свободы и видящий выход, он стремился вдохнуть глоток свежего воздуха, который его ждал за чертой, за гранью, но не мог выбежать... не мог оставить в клетке что-то важное, ценное, дорогое... Не мог!
Нужна была причина. Веская, основательная, чтобы объясниться, оправдаться... И он нашел ее.
Наверное, у него тогда помутился рассудок, иначе как объяснить тот факт, что он, развернувшись, стал откровенно разглядывать сидящую рядом девушку. Шикарная. Высокая, красивая, волосы вызывающего каштаново-красного цвета, длинными прядями спадают на плечи. Раскосые глаза и полные губы.
Девушка медленно затянулась сигаретой, глядя на него, и выпустила изо рта колечком легкий дымок.
Что-то билось в его голове, терзая мозг. Вырывалось из горла сдавленными вздохами. Металось внутри.
Он не мог отпустить Лену, и это его бесило.
|
|
|
|
|
И в этот момент все рухнуло окончательно. Лена потеряла ребенка, их малыша, уже живое существо.
Никто не знал и даже не догадывался, как ему было больно! Он маскировался, шифровался, строил из себя сильного и сдержанного, стойкого и волевого, а на самом деле так же медленно и неотвратимо умирал, как и Лена.
Четыре месяца... Разве можно привязаться к кому-то так сильно всего за четыре месяца?! А он смог. Привязаться, смириться, полюбить... Открыть себя для другого человека. И потерять его в тот же миг.
Какая злая ирония судьбы, какая низкая высшая подлость и несправедливость! Словно кара, наказание.
И тогда начался настоящий кошмар. Он замкнулся в себе так же, как это сделала и она. И когда Лена не выдержала, когда лопнула струна, надорвалась пружина, раскрутилась спираль, когда Лена едва не сошла с ума от горя, решив покончить с собой, он тоже сломался. Он тоже не выдержал. И он сдался. Всего на краткий миг он тогда признался ей в том, в чем даже себе признаваться отказывался. В том, что любит ее. А после этого – ни разу. Спрятав свои чувства глубоко внутри себя, гноиться, крошиться, разрушаться.
И он уже не ждал чудес, он в них не верил. Не с ними, не для них, не в их жизни. Раненый, но живой, дышащий и ощущающий все, что происходит вокруг, но так и не сумевший сделать что-то для того, чтобы спастись самому и спасти ее. Просто обездвиженный настолько, будто мертвец... Погибающий грешник.
Он не хотел детей, он их боялся. Он боялся того, что может чувствовать к ним. И того, что не выдержит больше, не переживет кошмара, который перенес в тот миг, когда умер его ребенок, если тот повторится.
И они медленно, но уверенно ринулись в бурю страстей, в мрачный водоворот, в адскую воронку, которая, казалось, сильнее закручивалась для них, сжимая их плотным кольцом в горячем обруче из боли.
Они жили, как жили все. С виду – благополучная, цельная, правильная, идеальная семья. А изнутри – семья, покрытая незаживающими ранами, кровоточащими порезами, гноящимися рубцами. Одна сплошная рана, проникшая уже в самую глубину их сущности, въевшаяся в кровь.
Может быть, и можно было что-то изменить. Если бы они пытались сделать это! Но им было проще, легче не обращать на это внимания. Не смирились, не забыли, не вспоминали, но знали, что помнят. Оба.
И он в какой-то момент не выдержал, сорвался, взбесился. Будто нож вонзили в грудь по самую рукоять. Ему надоело это мрачное, унылое, мертвое состояние покоя и апатии, в котором они жили. Лена, лелея свою боль, вину, превращаясь в тонкую и безликую тень самой себя. А он, предаваясь собственным огорчениям о потерянном счастье, о возмутительности ее лжи, им же придуманной, и поиску оправданий своим действия. Вся эта серость, однотонность, как большое пятно, на душе, на сердце, разъедающее их.
Они медленно угасали, медленно умирали друг у друга на глазах. Он хотел говорить, хотел чувства, взрыва, эмоций, проникновений, даже криков и упреков в свой адрес, лишь бы только не это раболепское снесение всех его незрелых и нездравых мыслей.
|
|
|
|
|
5 лет назад
В конечном счете, его достало все. Работа, окружение, семья, Лена... Даже она. А, может, она в первую очередь. Как-то все навались, давило, прессинговало, он разрывался на части, просто летел вниз, самоуничтожаясь и не понимая причин, по которым вся его жизнь сошла с ума. И он сходил с ума вместе с ней. Целенаправленно, размеренно, отточенными, выверенными движениями.
Нет, он не строил иллюзий относительно их брака, по крайней мере, когда женился на ней – не строил. Она была для него предательницей и изменницей, она изменила ему со своими подлыми и коварными умыслами, которые на него направила. Предала не только его самого, но и все то, что он готов был ей предложить. Свою хрупкую, уязвимую, еще не окрепшую, болезненную любовь. Она начала зарождать в нем, начинала оживлять его оледеневшее сердце к жизни, к чувствам, к мироощущениям. Он учился любить постепенно, медленно и несмело, но учился. Она помогала ему в этом. А потом... предала.
Да, она была для него предательницей в тот миг. Она совершила преступление, именно таким виделось ему ее действие, ее подлость, обман, даже грубость. От нее, именно от нее, он подобного не ждал. От кого угодно!.. Но ей он верил. Он почти никому в этой жизни не верил, а когда она его обманула, когда тоже уподобилась тем, кого он презирал за ложь и фальшь, он разочаровался в ней, в жизни... В том, что в этом мире есть хоть что-либо, что неспособно на предательство и высшую степень подлости.
Когда он стал привыкать к тому, что у него будет ребенок, он даже думал о том, что что-то в их жизни и наладится. Ребенок, он же способен спасти семью? Разве нет? Конечно, глупость, истина, в которой он отчаянно сомневался даже тогда, но почему-то в глубине души надеялся на то, что малыш сможет что-то изменить в их отношениях. И он стал привыкать, мириться, смотреть на детей, невольно заглядываться на матерей и папаш, гуляющих со своими чадами, он даже стал присматриваться к детским игрушкам, когда проезжал мимо красочных и разноцветных витрин магазинов. Он привыкал к этой мысли постепенно.
Он не хотел становиться отцом. Он боялся. Ответственность, нарушение спокойствия и привычного хода вещей – полный крах всего, о чем он грезил. Его планы, мечты, уверения, надежды...
Почему ему тогда не захотелось подумать и понять, что он смог бы и с ребенком, и с женой так же прекрасно существовать, как если бы их у него не было?.. Почему он об этом тогда не задумался?..
А когда он однажды проснулся утром и осознал, в полной мере осознал, что у него будет малыш... Представил его, своего, именно своего ребенка на руках и удивился тому чувству, которое мысленно испытал. И он воспрянул духом. Он пытался это скрывать от Лены, но знал, что она догадывается. Да и как можно было ей этого не заметить? Казалось, она всегда читала его, как открытую книгу.
И, когда он стал верить в то, что все еще может быть, что, может быть, он сможет даже перешагнуть через себя, смириться, принять и простить ее. Попытаться... начать все сначала...
|
|
|
|
|
Как она выносила это?! Как мирилась?! Ведь она знала о том, что он ей изменяет. Всегда знала, все пять лет. Наверное, с самого первого дня, когда он ей изменил. С той девчонкой из бара. Как сейчас помнил, что у нее были откровенного каштаново-красного цвета волосы, от нее несло дорогими женскими сигаретами, запах которых не приглушал даже аромат свежих духов.
Его передернуло от омерзения. К ней. И к самому себе.
Кто бы мог подумать, что когда-то это казалось ему нормальным!?
Измены, как протест. Как утверждение своей полной независимости от нее, от Лены. И полная капитуляция после каждой новой девицы, которая Леной не была и не могла излечить его души.
Измены, как избавление. От боли, от терзаний, от мук, на которые он обрек и себя, и ее. Избавиться от наваждения и видеть ее перед глазами вновь и вновь? Доказать себе, что может и без нее, и пасть ниц перед непостижимой истиной?! Перед истиной, которую писал не он! Не ему ее и исправлять!..
Измены, как попытка выговориться? Сказать то, что не удавалось сказать все эти годы? Чем это было для него?! Достучаться до Лены, привести ее в чувство, заставить говорить, поднять голову, возмутиться, закричать... Доказать себе, что его боль не так сильна, что она уже прошла и ничего для него не значит, он хотел обмануть себя изменами, подумав, что они вылечат его от любви к Лене, от зависимости к ней... Ведь он не должен испытывать боль, если не любит... И он хотел убедить себя в том, что действительно не любит... Но все равно любил, измены не помогали... Какой-то порочной любовью он ее любил.
Мошкара надоедливых жужжащих вопросов, бьющихся в его мозг, просто убивали его.
Он мотался по городу почти всю ночь, рассекая автостраду, пару раз выезжал за границу, стоял на обочине, откинувшись на сиденье и закрыв глаза. А как только закрывал... видел ее. Светящуюся улыбкой для него одного. А потом... вмиг – слезы, боль, отчаяние, осуждение, обида... И она его уже не простит!..
Домой он вернулся лишь в половине первого ночи, разъезжал по городу, останавливаясь на набережной, у цветочных магазинов... Ему казалось, что сейчас он без сомнения смог бы выбрать для нее правильный букет цветов, просто почувствовать, какие именно ей нравятся и не сбрасывать выбор на постороннего человека, которая и понятия не имеет о том, какая у него жена!
Его любимая женщина.
Как жаль, что понял он это слишком поздно...
Унизил ее не только обвинениями в том, в чем она не была виновата, но и изменами.
Если бы она изменила ему, он бы узнал об этом... И он был уверен, что разорвал бы соперника на части. Ему была противна даже мысль о том, что Лена может находиться в объятьях другого мужчины.
А она... она терпела. Как смогла? Как вытерпела?! Не укорила и не обвинила?! Он ждал от нее взрыва, каких-то эмоций, проявления чувств, а не просто равнодушного и холодного преклонения, он хотел ее маленького взрыва, но не погибели!.. И сам попал под обстрел. И лишь затянул их в ад еще сильнее.
Измены, одна за другой... Сначала редкие, а потом более частые, начинающиеся и прекращающиеся, как давно заученный и приведенный в исполнение план. А потом – какая-то слепая одержимость.
Пронзая своей фигурой пустоту и темноту квартиры, он заходил в каждую комнату, будто ища что-то.
И не было ей объяснения, не было оправдания, не было иллюзорных попыток все исправить. Это был конец... Конец всего. И его тоже.
Тяжело вздохнув, Максим подошел к кровати и опустился на нее, низко наклонив голову.
В такие минуты, наедине с собой, когда у тебя есть время подумать, изувечить себя потоком бессвязных мыслей, ты начинаешь понимать, что такое отчаяние. Липкое, вязкое, влажное, грязное отчаяние. От которого ты никогда не отмоешь руки, как и от того, что ты натворил...
_________________
|
|
|
|
|
Добраться бы до машины, там можно будет сойти с ума еще раз. Там никто не увидит его состояния...
- Здравствуй, Максик, - прощебетал женский голосок возле его уха, заставив его остановиться.
Темнота, лишь свет фонарей на стоянке освещает худенькую женскую фигурку, закутанную в шаль.
Лика. Он узнает ее. По запаху, а не только по голосу. У нее отвратительные духи с привкусом цитрусов. Он ненавидит этот аромат с некоторых пор.
Оборачивается к ней с мраморным лицом, сдвинув брови и равнодушно разглядывая девушку.
- Лика? – сухо выговорил он. Не хотелось разговаривать, хотелось послать ее к черту.
- Ты еще помнишь, как меня зовут? - иронично скривила губки девушка. - Меня это радует, - она подошла ближе и остановилась в паре шагов, глядя на него снизу вверх.
Максим поджал губы, чувствуя, как в нем поднимается волна отвращения.
Он промолчал, втянув плечи и сжав кулаки в карманах пальто, и отвел взгляд.
- Я слышала про твою жену, - проговорила Лика, высокомерно вскинув подбородок. – Ушла? Узнала о том, какой ты... любвеобильный?
- Это все, что ты хотела узнать? – мрачно осведомился он сквозь зубы. – Я спешу.
Она подошла к нему еще ближе и, погладив рукой, облаченной в тонкую перчатку, проговорила:
- Может быть, ты подумаешь о том, что мы могли бы сделать, пока твоей жены нет?
Он резко отшатнулся, пронзая ее презрением.
- Нет, не могли бы, - коротко, сквозь зубы.
- Нет?.. – то, как она ошарашена, написано у нее на лице.
- У меня нет на тебя времени, - резко выговорил он. – Как и на других таких же, как ты.
- Раньше ты говорил иначе, - с горечью проговорила Лика.
- Раньше многое было иначе, - бросил он, отстраняясь от нее и направляясь к машине. - Прощай, Лика.
- И что же, - крикнула она ему вслед, - ты даже не проводишь девушку до дома?!
Он даже не обернулся.
- Прощай, - сказал он, как отрезал, и скрылся в салоне автомобиля.
- Козел!.. – услышал он себе вслед, но даже не бросил в ее сторону единого взгляда. - Козел, ты, Максик!..
А он, заводя машину и вжимая педаль газа в пол, мечтал лишь о том, чтобы скорее уехать отсюда. От нее, от своего постыдного и неправильно прошлого, где еще одна ошибка напоминала ему о том, как он виноват перед Леной.
Как он мог терпеть ее, Лику? Ее и еще десятки других женщин, которые побывали в его постели за последние четыре годы?! Как он мог выносить их рядом с собой, касаться их, спать рядом, заниматься с ними сексом, а на самом деле просто-напросто тр***ть. А потом возвращаться к ней, в ее постель, в ее объятья?! Как он мог?..
Уронив голову на руль, он тяжело и часто задышал.
|
|
|
|
|
Его обвиняли почти все, хотя лишь немногие... да что там, почти никто!.. не был осведомлен о том, что произошло между ним и Леной перед тем, как она исчезла. Казалось, мир сошел с ума, перевернулся, пал, накренившись, и потянул его за собой в темные глубины неизвестности и пустоты. А в глаза смотрит боль, презрение, собственная слабость, бессилие перед неотвратимыми обстоятельствами.
Вина полностью лежала на нем. На сердце, в душе, в каждой клеточке его плоти, впитавшись в кровь.
И ему казалось, что весь мир видел эту вину на его лице, читал в глазах, в позах, в движениях...
- И что, она просто так взяла и ушла? – допытывался у него Петя, недоверчиво качая головой. – И ни записки, ни адреса, вообще ничего? А причины какие? Что, - изумленно говорил он, - просто собрала сумку и поминай, как звали?! Да не может этого быть! – и, подозрительно глядя на Максима, бормотал: - Что-то ты темнишь, друг мой, что-то темнишь.
Максим молчал. Что он мог ответить на такое заявление? Она убежала, потому что он ее изнасиловал?! Да ему тут же психушку вызовут и лечение организуют с личным медицинским персоналом!
А вокруг – лица, пустые, чужие, бледные и, казалось, мрачные лица с упреком, с приговором в глазах.
Все изменилось для него, в его жизни, вообще – изменилось. Словно стрелки часов повернули вспять.
Он никогда не спешил возвращаться домой. У него почти не было дома. Умер в тот миг, когда Лена ушла. Вместе с ними умер, превратившись в пустую и холодную каменную крепость, ледяное изваяние из гранита, склеп, а не теплое и уютное семейное гнездышко, каким было, когда они еще были живы.
Пару раз в неделю приходила нанятая матерью домработница, убиралась, готовила что-то... будто он мог дотронуться до еды и что-то проглотить!? Мама, конечно, настаивала, что сама будет приезжать, но разве ему это было нужно? Чтобы видеть ее бледное лицо и светлые глаза с горящим внутри упреком и осуждением?! Разве ему не хватает собственного осуждения, чтобы проглядывать его еще и в глазах своей матери?! Он отказался от ее предложения. Он даже ей не рассказывал того, что произошло на самом деле в тот роковой день, но знал – она догадывается. И от этого становилось еще хуже и больнее. Как-то острее ощущалась потеря, утрата, горе, пустота и одиночество.
А сейчас, глядя в пространство серых стен собственного кабинета, о котором он мечтал, которого он добился... вот все, чего он желал! Почему же сейчас ему все то не нужно?! Его необходимо что-то совсем иное, что-то, что когда-то казалось безумием и будто испытанием ему свыше. Сейчас, не он с горечью и негодованием понимал, что нужно возвращаться в свое унылое и пустынное домище, чтобы переночевать. С тех пор, как пропала Лена, он только ночевал там, проводя все свое время на работе.
Медленно и неспешно оделся, прошелся пару раз по кабинету, бросил быстрый взгляд на фотографию в рамке... Лена. Улыбнулся грустно и устало, испрашивая прощения, обещая не убивать ее снова. Но ее глаза молчали, улыбаясь ему в лицо, Максиму казалось, - хохотали над его болью и одиночеством, к которому он стремился и которого, наконец, достиг. Рад ли ты теперь?! Скажи, рад?!
Сдвинув брови и поджав губы, мужчина резко хлопнул выключателем и поспешил вниз. Выскочил из здания и, подняв воротник своего пальто, спасаясь от порывов ледяного ветра, смешанного со снегом, быстрыми шагами направился к стоянке, на ходу застегивая пуговицы.
|
|
|
|